Когда вопросы, то ли брошенные в пустоту, то ли забивающие рассудок, обретают ответы столь неожиданно и резко - это изумление и дрожь. Когда же их даёт внезапно почтивший своим вниманием бог - умножать впечатление надо не на два, а минимум на десяток-другой.
Макс молчит - в первую пару секунд не сознавая в полной мере, что с ним говорит Шеогорат. Не улавливая причины, по которой пространство стонет, а руины искажаются, меняясь от основания до уцелевших зубцов на крыше. И лишь немой, не-звучащий голос встряхивает парня, заставляя... нет, не прийти в себя - но сосредоточиться на том, что раскрывается перед ним, вновь обращаясь в зрение и слух. И не заботит его, сколько времени он уже простоял таким - неподвижно-безмолвным, в какую точку смотрят его остановившиеся глаза, и как выглядит тело в ярком наряде, сжимающее в пальцах застывший возле лица пирог.
Макс смотрит - раскрыв глаза, прямо на ослепляющий, сплетающийся, мерцающий свет, в котором тонет всё - и зеркала, и воздух, и даже он сам. Ощущая, как свет не растворяет - но омывает горячими потоками лавы и прохладным сиянием звёзд, ткёт паутинные узоры на одежде и коже, отражается в расширенных, несмотря на всю яркость сияния, зрачках и вливается в них безграничным потоком. Неостановимо, жестоко - и в то же время завораживающе. Желанно. Под неслышимый, но отдающийся в ушах призыв парень протягивает руку - с затаённым желанием, с невысказанной надеждой. Чего он ждёт? Немного ясности - или лишь подтверждения тому, что успело оформиться внутри? Как при броске монетки ещё до того, как она упадёт, явив орёл или решку, становится ясно, какую из сторон больше хочется узреть смотрящей вверх. Но пальцы на распрямившейся тонкой струной руке не дрожат, а свет, стоит лишь дотянуться, устремляется по ней ласкающей волной. Окутывая. Согревая. Чужой мир... Или родной? Всё - лишь в его сердце. В том, как примет дарованное он сам.
Свет не меркнет - но распадается на части. На безграничное множество оттенков, проступая пятнами, чертящими фигуры, переливаясь радугой сменяющих друг друга гамм. Мечты и желания. Реальность и люди. Всё течёт перед глазами нескончаемым гладким потоком, а парень смотрит - словно видит впервые. Словно прежде мир застило грязное, в мутных разводах потемневшее стекло. Мог ли он представить бесконечное движение цветов, направленное его волей - и имеющее собственную? Мог... не так, совсем иначе, в других тонах и сероватой бедности переходов, лишённой такого нечеловеческого многообразия оттенков. Словно слепой, фантазирующий о красках, которые привиделись когда-то в бирюзово-малахитовом сне и не изгладились из памяти целиком. Сочувственно... жалко... но он пытался творить собственные ветра и долины. Это было и его вотчиной тоже - переливающееся пространство меж реальностью и небытиём, дрожащее на кончиках пальцев эфемерным полотном. Песчинка, отделившаяся от пустыни - и теперь возвращающаяся в неё. Раскрытые - после стольких лет глаза. Макс касается, кончиками пальцев, как было велено - но этого мало. Безумно мало для жадного нетерпеливого парня, чтобы прочувствовать всё в полной мере - и он касается, по локти запуская руки в бушующий цвет, горстями ловя восхитительно щекочущие пальцы ветра, перебирая их, словно мех пушистого неведомого зверя; россыпь перьев, вылетевших из крыльев мириадов райских птиц; взвесь сотен лепестков, собранных из множества реальностей цветов; текучую, густую, словно патока, энергию - непохожую ни на что из того, что он видел и чувствовал прежде, но такую первозданно-чистую. Он не пробовал... но знает, что если сделать глоток, у полыхающего под его руками всецветья будет вкус кристальной родниковой воды.
Он запрокидывает голову, глядя в небо, струящееся над головой. Оно далеко - и безмерно близко, так что дотянуться можно всего одним движением. Он знает это - едва ли не с первых минут, как попал сюда, и пробовал, какое оно на вкус. Он вспоминает. И это, и как светится летним погожим полуднем чистое небо над головой. Как оно расступается, если подниматься выше - и как уменьшается, но всё же не исчезает в полной мере земля. Как не заканчивается и обманчиво-близкая синева над головой, оборачиваясь безграничным - и пустым пространством. Кому, как не магу воздуха знать, как обманчиво в обычном мире небо. Там его просто нет. Здесь иначе. Совсем иначе, и небо - это лишь символ, не более. Восхитительно безумный, если осознать, что суть знака границы - в самой глобальной иллюзии всей планеты Земля. В этом - мудрость Шеогората? Макс не знает... но не задумывался бы о небе в таком ракурсе сам. Он смотрит. Широко распахнутыми глазами, не желая движением руки сейчас приближать к себе тающую в далёкой вышине звёздно-кремовую бесконечность. Его не манит всевластие - но пьянит ощущение свободы, которое рождают витающие в воздухе слова. Луны, звёзды, калейдоскоп неба, свёрнутого в палаточный купол и тонкое одеяло - это всё и вполовину, на треть... на десятую и сотую долю не так сладко, как восхитительное чувство лёгкости, как воспоминание-видение о том, что идеальный гладкий купол глянцево-голубого, словно глазурованная чашка, неба трескается и осыпается твёрдыми острыми безжизненными осколками - и стоя под этим дождём, можно, так же запрокинув голову вверх, смеяться, наблюдая, как сквозь открывающиеся прорехи проглядывает чернично-лимонное небо, патокой заливающее их края. Ощущая, что осколки не ранят - и не имеют никакого отношения к нему самому. Что они разделились - и сколько бы раз это впредь ни повторялось, крушение очередного витка мироздания уже никак не скажется на нём. Его прежний мир сломался... Бесповоротно. Окончательно. И парню ничуть его не жаль.
Он слушает ветер - безостановочно летящий, сворачивающийся кольцами, стремящийся куда-то вдаль. Он летал с ветрами - и это не ново, опереться о них, позволить себя подхватить. Не сейчас. Не время, не место ему улетать. Макс слышит смех и чувствует чужую близость, разлитую всюду и переполняющую пространство и воздух, ломающую всё - но такую бережную и уютную. Он благодарен - и не испытывает ни тени сомнения в том, кому доверяется. Лёгкое веяние подобно стоящей спина к спине с ним фигуры - и уже не страшно. Чего он боялся?..
Он закрывает глаза - и делает вдох, позволяя себе разломиться. Повдоль - как кокону гусеницы, как ороговевшей куколке уродливо-прекрасной формы, естественной и необходимой, но навеки застывшей в своих очертаниях. И новый глоток воздуха обжигает свежестью мандаринового аромата с нотками лимона и звоном черники, шуршит и взрывается в лёгких искрами, опьяняет настоем смешавшегося света от трёх кружащихся в вышине лун. Хорошо... Безумно хорошо, светло, свежо... И кажется, что весь мир можно обхватить, взяв в свои ладони. Или это не кажется? Но Макс не хочет проверять. Ему довольно одного ощущения.
Я приду...
Иначе... тоже может быть. Всегда найдётся это "иначе" - как тысяча "но" и миллион "вполне возможно". Но так - верно, так правильнее всего. Прийти, ощутив и познав, прикоснувшись и вспомнив. Макс не торопится - у них есть время. Текуче-драгоценное, переливающееся жидкими хризопразами, рассыпанное всюду звёздами опала и бликами истаивающего от касания перламутра. Если не хватит - его можно собрать. Полной горстью, ощутив, как прохладной тяжестью будут падать в ладони жемчужины часов и дней. Снижи на нитку столько, сколько понадобится. Носи, как браслет - или одари даму бусами. Ведь так живут в твоём мире, Двуликий Князь?
Приду к тебе, Безумный Бог с разноцветными глазами. И когда я сделаю это... когда мы встретимся вновь...
На губах парня - улыбка. Уже не безумная - обычная. Тонкая. Вопросительно-ожидающая, с налётом лёгкого лукавства - как и его вопрос, столь же дерзкий, сколь и искренний в этом желании. Его ли...?
...ты подаришь мне свой поцелуй, Владыка Шеогорат?
Ветер замедлился на миг или вечность, задумался будто, а, может, и вовсе исчез. Тишина... Ни шепота, ни понимания, ни смеха, всего лишь тишина в ответ, терпкой сладостью оседающая вокруг - ну где же ты, Безумный Бог?
Ответа нет. И только яркая звезда, упавшая внезапно с неба, будто потерявшая опору там, где была всегда, коснулась аквамариновым холодно-пряным светом губ Макса, даря обманчивую ласку и тут же забирая ее.
Вновь тишина. И ветра нет. Лишь четкое понимание, что подарит. Подарит обязательно, но кто готов к подобному подарку?
Тот, кто был готов, смеялся, негромко и радостно, держа в свободной прежде ладони павшую ради того, чтобы передать ему послание, звезду - и пряный воздух вокруг осыпался сверкающими, словно самые лучшие алмазы, льдинками, с тонким звоном разбивающимися о землю. Водопад прозрачных искр, холодный дождь застывшего стекла - в абсолютном штиле и полной тишине. И лишь когда он отзвучал, Макс шевельнулся, обводя взглядом знакомую реку и бесконечно восстающие под заревом руины, Мауру и Неревара, часто моргая и щурясь на алый свет.
- О, Мур, ты тоже решила сменить имидж? - только теперь он обратил внимание, в каком виде пребывает ныне кошка.
Удивило ли его это? Нет... После того, что он только что видел и чувствовал, нужно было нечто большее, чем частичное перевоплощение подруги, взявшей с него пример. Скорее Макс был рад, что она, наконец, и себе решила позволить больше, приобщаясь к духу Островов.
- Тебе очень идут эти милые крылышки и чудные усики, - парень улыбнулся. - Смена внешности очень освежает восприятие, не правда ли?
Он потянулся, всем телом, подбрасывая в воздух пирог, который уже не хотелось доедать - тот рассыпался золотистой пудрой и дюжиной алых стрекоз с мареновыми крыльями, и бережно опустил звезду на пряжку, придерживающую бант на его груди. Чудесный подарок... Восхитительное обещание.
- Хэ-эй! - это уже было адресовано не оборотнице.
И даже не Неревару - сложив ладони рупором, позволяя разноцветным ветрам, шелестящим в тающем, словно мороженое, воздухе, нести свои слова застывшими каплями смолы и червонного золота, отражаться сладковато-лимонным эхом от полнящих дорогу-реку бликов, Макс звал крепость и её призрачных солдат, и его, в сущности, крайне мало смущало то, что до форта им сначала следовало бы дойти.
- Доблестные стражи! Немёртвые воины! Поговорите со мной!
[status]Всемогущество - это просто побочный эффект[/status][icon]http://forumupload.ru/uploads/0015/e9/2d/4/274130.png[/icon]
